Особым детям особенно нужна семья

Автор: Светлана М., приемная мама, г. Смоленск. Источник - Трудное поведение приемных детей: причины, профилактика, пути помощи//Сборник материалов: региональный опыт, интересные практики, рассказы приемных родителей. – М.: БФ «Здесь и сейчас», 2017 г.

Предыстория

Приемным родителем я обдумывала стать давно. Но все время находились какие-то «но»: маленький ребенок, отсутствие мужа и финансовой поддержки, вопрос с жильем, работа, деньги, кризисы, болезни, планы. Затем была свадьба и нежелание мужа, бизнес, дела. Но, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. На следующий день после развода я умыла отекшее от слез лицо, стряхнула пыль и решилась.

До своего решения я часто принимала участие в разных благотворительных проектах. В процессе своей работы я много узнавала и много поняла. Я поняла, что все дети нуждаются в семье: маленькие и большие, красивые и не очень, здоровые и «особые». Но жальче остальных мне было тех, которые большие, «не очень» да еще и «особые». Да плюс ко всему из трудных семей, таких, как в фильме «Я сюда никогда не вернусь». Отчаявшиеся. Загнанные. Беспомощные. Таких, на которых редко берут направление.

Я поняла, что девочка со здоровыми генами, от 0 до 3 – самая популярная группа для усыновителей – мне не нужна. Муси-пуси, розовые бантики и пухленькие щечки где-то даже внушали мне страх... как бы правильно сказать... того, что я потрачу время и силы не туда. Просто и без меня у такого ребенка много шансов попасть в семью. Мой «клиент» будет не из простых. Я видела свою миссию не в том, чтобы «обогреть бедную сиротинушку без мамы, без папы», а работать, вырвать из системы трудного ребенка и применить весь свой опыт, всю свою подготовку на то, чтобы дать ему шанс стать достойным членом общества. Признаюсь, моя самоуверенность и иллюзии о моих силах сильно были преувеличены.

В опеке

Мне кажется, в опеке меня не сразу поняли. Молодая, не замужем, свои дети есть. Еще нарожать же может. Чего ей тут надо? Что за странная мотивация?

Но еще больше они удивились, когда заполняли анкету:

– Мальчика или девочку вы хотите?

– Пишите – любого.

– Возраст? Маленького?

– От 3 до 18.

– До 18?

– Да. (Мне показалось инспектор несколько напрягся в этот момент и усомнился в моей адекватности).

– Ну, инвалидность мы вычеркиваем?

– Нет, оставляем.

– Вы действительно готовы взять ребенка с инвалидностью? Вы уверены? (Сомнения в его о взгляде крепли).

– Да.

Несмотря на мой утвердительный ответ, я солгу, если скажу, что была полна решимости. Меня терзали и страхи, и сомнения. Пришлось рассказать ей про наш фонд, про наших детей, про то, как нужны им родители, и почему, собственно, я не ищу блондинку до 3 лет со здоровыми генами.

Школа приемных родителей

Помимо справок о здоровье, справок из милиции, с места регистрации и работы, каждый кандидат должен пройти обучение в школе приемных родителей. Ну, зачем она нужна мне, думала я? У меня есть уже опыт, я мама, я опытный волонтер, я все уже знаю. Я прочитала сотни статей, десятки книг, тысячи историй. Да я сама кого хочешь могу научить.

Ошибалась. Школа приемных родителей помогла мне лучше понять себя, заставила задуматься о вещах, о которых я не думала, пересмотреть свое отношение по ряду вопросов. Тренинговая часть – важный момент в этих школах. Мы не только слушали лекции, но и через упражнения переживали новые эмо- ции, ситуации, роли. Школа дала мне не столько знания, сколько опыт. Она стала важным звеном в укреплении моего желания. Во многом, именно благодаря школе, я смогла пройти с достоинством то, что нам суждено было пройти. Теперь я с воодушевлением объясняю всем кандидатам, как важна школа в жизни каждого приемного родителя, мечтаю открыть такую школу и в нашем городе. Надеюсь, что получится.

Направление

Третьего августа я получила заключение о возможности быть опекуном. Еще до этого момента я просматривала сотни фотографий, читала тысячи историй. Задумывалась то об одном, то о другом ребенке. Но всегда было ощущение, что как- то сложится само. В процессе сбора документов я поняла, что хочу сына. Насте – 12. Пусть будет мальчик, лет 6-8. Я нашла его фотографию на следующий день после получения заключения на сайте областной опеки. Он мне понравился. Красивый, улыбчивый пацан 8-ми лет, с проблемами по здоровью. Екнуло. Поехала сразу. Через час я была уже в опеке того города.

Но все сложилось иначе. Взять на него направление у меня не получилось. Зато мне практически насильно вручили направление на Таню, 11 лет. Мама лишена родительских прав, папы нет. С родственниками не общается, ребенка забрать никто не захотел. Из семьи изъяли с педагогической запущенностью, нервным и физическим истощением.

«Ну посмотрите, пожалуйста, эту девочку, такая хорошая, ей очень нужна семья», – уговаривали меня сотрудники опеки. Я только несколько позже поняла, что они либо лукавили, либо не успели с ней как следует познакомиться – первое впечатление она действительно производила приятное. Я решила посмотреть, хотя на тот момент я думала, что забирать ее не буду – очень большая. Но постараюсь ей помочь, раз уж за нее так просят, найду ей приемную семью. С такими мыслями я предстала на следующее утро перед воротами детского дома.

Грузите апельсины бочками

Следующим утром я стояла на пороге детского дома. Стояла не одна, а с дочкой Настей, 12 лет, и племянником Мишей, 4 года. Мишу брать не планировала, но пришлось. Подкинули «посидеть» в самый последний момент.

Порог детского дома встретил меня всепланетным движением: сумки, люди, бег, крики, суета. Как вокзал в утренние часы. Нашей делегации указали на пробегающего мимо директора: «А, так это вы к Ивановой? Ну пойдемте». Дальнейший разговор был краток: «Ну что, девочка вроде ничего, конечно бегала... Мама лишена родительских прав по алкоголю, ребенком не интересуется... Ну что еще? Ничем особым не болеет... Мы через 5-10 минут уже в лагерь уезжаем, вы решайте быстренько, либо берете ее на гостевой домой, либо уезжаем в лагерь до конца лета,» – и куда-то в сторону, уже криком: «Свет, вы апельсины погрузили? А коробки? Веди Иванову, тут к ней приехали».

Вот к чему-к чему, но к «решайте быстренько» я готова не была. Подросток, сложная судьба, пьющая мама, «самоубившийся» отец. Побеги из двух прошлых приемных семей. Какое, нафиг, быстренько? Я не так себе все представляла. Я думала мы познакомимся, я буду ей звонить, приезжать в гости и только тогда, когда я пойму, что нужна и могу помочь ей, плавно перейдем на гостевой режим, а дальше уж как получится.

– Меня зовут Света, это – Настя, это – Миша, он с нами не живет.

(Небольшое обсуждение, где живем мы, и кто еще живет с нами).

– Я хочу к вам, а не в лагерь, – ответила Таня.

Сказать «нет» почему-то не повернулся язык. Сумка в лагерь была уже собрана, поэтому собирать не пришлось, формальности спешащим директором улажены в 5 ближайших минут и еще через 5 минут мы стояли за порогом детского дома. Ощущение полной нереальности происходящего. Немая сцена. Занавес. Годом спустя нас назовут «самой быстрой приемной семьей в истории».

Но, как оказалось, самое-то интересное еще ждало меня в ближайшие дни... Это было 7 августа 2013 года. Именно этот день мы празднуем как день Аиста. Больше Таня в детский дом не возвращалась.

Родственники

Не знаю, лукавили ли в детском доме и опеке, когда гово- рили, что Таней из родни никто не интересуется и связи у нее с ними нет. Но уже на второй день меня ждал сюрприз, когда с родственниками мы жарили на даче шашлык.

В разгар самого бала мой брат входит в дом. Глаза округлены, походка и жесты нервные:

– Лен, а ты знаешь, что Таня общается с родственниками?

– Нет, она не общается.

– Общается. Я сейчас выхожу на улицу шашлык переворачивать, она сидит на лавке, меня не видит и общается по телефону. Знаешь, что говорит? «Мам, я теперь в новой приемной семье, тут нормально. Да, хорошая квартира. Я тебя очень люблю и соскучилась. Бери дядю Витю, дядю Лешу, дядю Максима и дядю Сашу и приезжай ко мне сюда в гости. Запиши адрес (диктует адрес, код домофона). Я буду ждать. Я тебя тоже люблю, очень жду, скоро вернусь к тебе.

Как я уже знала, двое из этих дядь имели отсидки по тяжелым статьям. Третий сядет позже, когда Таня будет жить уже у нас. За убийство.

– Как????

Вечером состоялся разговор. «Мама уже не пьет полгода, устроилась на работу, собирает документы, скоро заберет».

«Блин», – подумала я. – Ну если так, то зачем мне сейчас ее оформлять, менять школу? Может, пусть спокойно ждет маму?»

На следующий день я побывала в опеке и в детском доме. Попросила пояснений и узнала много интересного: «Опять шарманка началась. Возвращайте. Не будет она у вас жить, ее уже дважды возвращали, она и прошлых приемных со всей этой родней своей достала. Все ей мать обещает ее забрать, а сама за два года и не навестила ни разу. Врет. Не работает. Пьет. Только нервы ребенку треплет, какая она дельная да хорошая, что документы собирает, а она верит, дурочка. Объясняли, объясняли ей...».

Помогла мне советом Елена Альшанская, президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям сиротам»: «У тебя же была цель помочь. Вот и помоги. Ну не будешь ты ей мамой, будешь тетей. Зато вырастет нормальный человек. А вернешь ты ее, и что? В детском доме у нее, кроме пустых обещаний, какое будущее? С мамой, правда, придется общать- ся, раз она ее так любит, запрещать нельзя».

Мне, правда, сложно было это принять.

Последующие четыре месяца у нас прошли под лозунгом: «Я тут ненадолго, учиться, знакомиться и дружить ни с кем не собираюсь, ваши правила и порядки мне не нужны и не интересны, у меня есть любимая мамочка, дядечки, тети, друзья. Мама меня скоро заберет, она уже собрала все документы. И школа мне ваша тоже не нужна. Моя мама не училась, и чо? Нормально живет». И звонки, звонки, звонки каждый день. Обсудить школу, дела, погоду. 

Правда, и меня мамой она меня начала звать уже со второго дня. «Ну бывает же у некоторых два папы. А у меня будет две мамы».

– Танюш, а почему ты от других родителей убегала, а у меня живешь? – спросила я однажды.

– У тебя хорошо, ты не запрещаешь мне общаться с родными... А еще мне иногда теперь уже кажется, что мама меня никогда не заберет. Вот у нас еще один пацан в дэдэшке был, его почти вместе со мной привезли. Так его мама испугалась и пить бросила, и на работу устроилась, и забрала его. А меня не забирает.

Правда, уже через час после этого разговора, когда мама позвонила вновь, она прибежала ко мне в очередной раз с горящими глазами: «Я вот маме звонила, она документы уже собирает!»

Мне стало жалко и маму, и Таню, эту связь, которую нельзя никакой хорошей жизнью порвать. Таня любила свою мать, и ничто, никакой отдых за границей, никакие перспективы, развлечения и шоу не интересовали ее и на сотую долю того, как интересовала ее жизнь мамы. Как она там без меня? А вдруг ей плохо? А вдруг не поела? А вдруг упала, и некому ей рану промыть? В их истерзанном, зеркально отраженном мире слабым звеном была мама, о которой надо было заботиться, кормить, следить. В их отношениях роль мамы несла Таня, и ее сердце разрывалось от страха и боли, и желания вернуться домой. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что думаю, как ей помочь.

Я обещала съездить с Таней к маме к Новому году. Уже договорились с психологом, который должен был сопровождать нашу встречу. Психолог даже сделал к маме предварительный выезд, обговорил с ней, как правильно будет себя вести, что надо прийти на встречу не пьяной, обговорил возможность лечения и восстановления в родительских правах.

Я не смогла сдержать обещание. В декабре мы уехали по горящей путевке отдыхать в Израиль, и там я получила печальную весть – Таниной мамы не стало. Мы ездили на похороны, переживали горе вместе, и как-то с этого момента Таня стала вливаться в нашу семью. Осела. Приняла. Стала близкой и родной. Наладились отношения с сестрой, меньше стало конфликтов, пошла учеба. Потом, позже, она еще несколько раз делала попытки, в порыве обид и ссор, уйти от нас к кровным родным, но никто не согласился взять опеку над ней.

А родственников на похоронах было много. И нет, не алкоголики, вменяемые нормальные люди. Семьи, дети, машины.

Глаза только многие отводили от меня. Брат старший у Тани хороший, у них отцы разные, он с ним жил, а не с мамой. Общаемся, в гости вожу. И с одной из теть общаемся. Она не плохая, хотя для меня до сих пор остается загадкой, почему она не смогла забрать племянницу из детского дома. Возможно, из-за столь проблемного вызывающего Таниного поведения, к которому, имея маленьких детей, оказалась не готова – Таня хамила, материлась, дралась, с 9 лет курила найденные на улице бычки, пила дешевый алкоголь и была совершенно неуправляема.

Учеба

Учеба была моей болью. Уже через неделю или две я поняла, что Таня практически не умеет считать, не знает простых арифметических действий, не умеет пользоваться таблицей умножения, не может назвать месяца и дни недели по порядку. Хотя и числится в 4 классе среднеобразовательной школы. Ну, что я должна была сделать? Посадить ее в первый класс? Вот эту девушку с грудью, бычком и ненормативной лексикой? Куда??? Как?

Школа посоветовала перейти на надомное обучение, предварительно принеся справку, что ребенок педагогически запущен, а не умственно отсталый (тогда пришлось бы переводить ее в школу 8-го вида). Мне дали такую справку, хотя сомнения у доктора были нешуточные. Таня не смогла ответить практически ни на один вопрос, на который ответит в любой дошкольник. Да и анамнез был невеселый: недоношенность, маленький вес при рождении, полгода пролежала в больнице, ну и там другие проблемы.

Учеба нам далась сложно. В какой-то моменет я просто бросила, по совету психологов, даже пытаться ее учить, мне дали задачу – отогреть, принять, быть рядом, помогать совевтом, а учебу поручить профессионалам. Ну, не может приемный родитель сочетать эти две роли – роль мамы, подразумевающую сближение, нежность, понятие и приятие, и роль учителя – немного отдаленную, назидательно-контролирующую. А школа начала учить. За первый год обучения в школе Таня закончила сразу 4 класса. Ну нет, гением она не была, и средняя оценка у нее была не выше тройки, но уже на следующий год, пойдя в 5 класс, она смогла учиться уже со всеми по общей программе. По возрасту она должна была бы быть в 7-ом классе, поэтому отдать ее еще на год на началку мы не могли.

Сленг, драки и замуж за зэка

Речь. Речь была отдельным шокирующим моментом для меня. Конечно, в незнакомой обстановке со взрослыми людьми Таня могла вспомнить с десяток слов из нормального русского языка, но в тот момент ее словарный запас не сильно по объему отличался от словаря Элочки Людоедки. Она не знала даже значения, казалось бы, совсем простых бытовых слов: насос, монитор, экскалатор. Живя рядом с Москвой, она никогда не была в метро. Ее кругозор ограничивался постоянными разборками на чисто матерном языке с какими-то «друзьями».

Зато матерный словарь был бесподобен. Без преувеличения скажу, что регулярно становясь свидетелем ее разборок по телефону (орала она так, что на другом этаже дома было слышно без фонендоскопа), я безгранично рассширила свой словарный запас. Лавина новых оборотов, неизвестных мне ранее составных слов и художественно оформленных посылов «на» открылась для меня во всей глубине и красоте русской фольклорной речи. Хотелось порой взять блокнотик, и как в том кино: «Помедленнее, я записываю».

Было в ее речи что-то аутентичное, от предков, цветастое, из русского хулиганского, а что-то – из современного уголовного сленга. «Заткни пасть, бычара, ты чо на меня гонишь? Зуб даю, не на того шьешь. Ты еще мусарам стукни. Глаза разуй, гнида, не было меня на том замесе». И весь этот сленг составлял особый контраст с тем, чьи уста его произносят – маленькой тоненькой девочки с огромными голубыми глазами. Мне даже стало интересно, откуда такой богатый набор. «У меня дядя сидел, и отчим сидел. У них нормальные статьи были. Только те, кто сидел, знают жизнь, они живут по понятиям. Ни то, что эти лохи ученые. Тюрьма – это круто, это настоящая школа жизни, а не ваши идиотские книжки. Я тоже хочу замуж за зэка».

Понадобилось, примерно, около 2 лет, чтобы заменить активный словарь на более... эм, адаптированный к окружению, научиться смеяться над иного рода шутками и перестать постоянно орать и драться при любом удобном случае. Да, я же не говорила, что мне несколько раз звонили из школы/лагеря, потому что Таня кому-то дала в глаз. У нас даже была шутка, когда меня спрашивали, не боюсь ли я отпускать Таню одну гулять, вдруг что случится. Я отвечала, что боюсь, конечно. С ее выходом на улицу в городе становится крайне небезопасно.

Мальчики

Что у детей из детских домов бывает сексуализированное поведение, нам, конечно, рассказывали в ШПР. Но то, что я увидела своими глазами, повергло меня в шок. Мальчики менялись иногда по несколько раз на неделе, и каждый был «настоящая любовь навсегда». Постоянные засосы на шее, руках, синие губы оправдывались как «прикольный знак нашей любви». И да, инициатором, как я могла наблюдать, всегда была Таня. К счастью, как показал осмотр гинеколога, который мы должны были проходить по диспансеризации, любовь далеко не зашла. Но и вероятность стать бабушкой с первой детской овуляцией мне не улыбалась, поверьте. Никакие увещевания, разговоры, уговоры не помогали. «Достала», «Меня не понимают», «Я такая, какая я есть» и хлопающие двери.

А видели бы вы этих принцев, боже мой. На лицо – одни наркоманы и спивающиеся подростки, один вид которых заставляет родителей хватать своих детей и уводить подальше. «Я люблю плохих парней, с ними весело». Да, я понимала, что таким образом она хаотично пытается заместить любовь и внимание, которого она была лишена, затмить душевную пустоту, страх и боль одиночества, и что для ребенка, оказавшегося в ненормальной ситуации, такое ненормальное поведение – нормально. Сперва нужно зализать раны, а потом и потребность быть «любимой» уйдет. Мне нужно было время, успеть, прежде чем она уйдет в свободное плавание.

И сегодня мне не удалось до конца победить эту любовь к «плохим», но с гордостью могу отметить, насколько разборчивее стала Таня. Теперь уже замуж за зэка ей не хочется, ну и «чтобы не пил, и не нарк», да и череда влюбленностей заметно замедлилась, она уже полгода верна одному. Но и мы еще не в конце пути. Главное – верить в ребенка, принимать и направлять, а не запрещать и заставлять, это я точно поняла. Да, она действительно такая, какая есть. Но сделали ее такими мы, люди. И наша задача – ее принять, понять, и помочь, а не изгнать, сдать и забыть. Это я сейчас такая мудрая и терпеливая, да. Но были дни, когда и посуда летела.

Сестра

После моих рассказов про Таню, меня часто спрашивают, как на все это смотрела моя кровная дочь, насколько полезно ей было находиться в этой атмосфере, что она вынесла для себя? Не было ли ей плохо?

Было. Особенно в те первые полгода, когда была жива мама Тани, и Таня не хотела ни за что принимать нас как семью. Хамство, мат, унижения. Насте и Тане приходилось делить одну комнату, и часто Настя была гонима из собственной комнаты. Их диалоги неизменно сводились к тому, что Настя говорила нечто похожее на «так в нормальных домах не делают», на что Таня отвечала ей: «Ты чо, самая нормальная тут? Пошла вон, закрыла дверь с той стороны». Ну, почти так. Как было на самом деле, не могу выложить по соображениям цензуры.

Настя рыдала. В какой-то момент она начала практически жить у друзей, приходя домой поздно ночью. «Я не могу находиться дома». Это для меня было тяжелее всего – видеть, как страдает моя дочь. Наверное, это было самое сложное. То, что могло заставить меня думать о возврате. Но возврат был бы крайней мерой. Я постоянно искала пути. Одной из идей была взять в руки Танину маму, под гиперконтоль, помочь ей завязать (поговаривали, что она искренне старалась и хотела), снять им квартиру подальше от привычного окружения. Но жизнь, как я сказала, расставила точки иначе. Воистину, не было счастья, да несчастье помогло, как это ни прискорбно звучит в данной ситуации.

Сразу после этого отношения между сестрами стали налаживаться. Не могу сказать, что они стали близкими подругами. В Настины 13 лет ее психологический и интеллектуальный возраст оценивался психологами на 18, а возраст Тани – на 6. Но Таня начала тянуться к Насте, даже стала как-то ее уважать, и со временем это превратилось в полне близкие родственные отношения. Комнату они больше не делили, и даже когда при появлении нового ребенка встал вопрос, кто с кем будет жить, они выбрали друг друга.

Испортить же Настю, как часто меня спрашивают, Тане не удалось. Конечно, и она много узнала новых слов, но, будучи ребенком любимым с детства, уверенным в себе, интересующимся литературой, театром, музыкой, эти знания никак и никогда не использовались ей в жизни. Просто там, где мир полон красок, нет места тревоги, злобе и агрессии.

Психологи и окружение

Никакие уговоры, никакие убеждения, обещания не могли заставить ходить Таню к психологу. «У нас был психолог в детском доме, спасибо, больше не пойду». Впрочем, один раз я ее таки уговорила посетить одного, которого мне рекомендовали. Не знаю, о чем они там говорили, но сама психолог меня удивила. Я ждала, что она меня поддержит, но она произнесла удивившую меня фразу: «Я вообще не понимаю, зачем вы ее взяли».

Еще раз я уговорила ее сходить к психологу примерно через год, когда она засобиралась к родственникам жить, потому что тут учиться надо. Почему-то она считала, что у родственников в школу ходить не обязательно. Я очень хотела, чтобы психолог взял ее в работу, чтобы уговорил ее поездить к ней, залечить ее раны по поводу потери любимой мамы, но почему-то нас «отшили» одной консультацией, что да, тяжело вам, ну, как там у Медведева, «денег нет, но вы держитесь».

В местной опеке нам предложили сопровождение – «хорошая девочка, только что институт закончила». Девочка не имела опыта общения с детьми из детских домов, не вела ни одного такого ребенка и вообще была «не в теме». Поэтому выплывать пришлось самой.

Я не хочу сказать, что хороших психологов нет. Несколько позже, уже со вторым приемным ребенком, я познакомилась с кучей чудных людей, специалистов с большой буквы, к кому точно бы надо было идти. Но тогда, в начале пути, я о них еще не знала.

Что касается родни, то в начале пути меня не поддерживал никто, мама звонила в слезах, просила вернуть «это» пока не поздно, пока я не испортила себе жизнь, пока меня не убили, не обворовали, не изнасиловали Настю. Признаться, сил и уверенности мне эти звонки не добавляли. Многие друзья не понимали. Я чуствтсовала себя заложником ситуации.

Группы смерти

Тогда еще о существовании таких групп я не знала. Да и как таковых их еще не было. Но тенденция к их формированию, на мой взгляд, в сетях уже намечалась. Я следила за лентой Тани ВКонтакте, и эти унылые статусы про «жизнь – дерьмо» и «лучше умереть» появлялись на ее страничке регулярно. Я списывала это на боль от разлуки с мамой.

Потом начались «царапины» на руках. Сперва они были еле заметные, и это объяснялось тем, что «покорябалась», «гладила на улице кошку», «ободралась об дерево». Потом Настя застукала Таню в тот момент, когда та заточенной монеткой пилила себе руку. Полоса получилась красная, по фото не понятно, что это – порез или нет – так что есть что сфоткать и выложить в интернет, с упреком к очередному возлюбленному и статусом «умираю, сердце разбито». Потом были обещания этого не делать, потом игры начинались снова.

Однажды она порезала руки лезвием весьма сильно. Кровь остановила сама, и около недели прятала от меня руки под длинными рукавами, пока я случайно не увидела бинт. Потом она врала, что это «кошка». Конечно, я не поверила. Снова плакала, ругала, била посуду, начала искать для нее коммерческого психотерапевта (очень не хотелось ставить ее на учет), побежала к известному психологу, чтобы понять, как с этим жить, что делать, куда бежать.

Где-то через пару недель она попала с подозрением на аппендицит в больницу, где врачи увидели еще не до конца зажившие порезы. Был скандал, что я не доложила в опеку, не вызвала психиатра. Обещали сделать это, но то ли пожалели, то ли забыли. Меня трясло, я плакала. Таня тоже испугалась перспективы попасть в психушку или в детский дом, и после этого случая никогда не делала больше так. И из групп, которые, как я потом только прочитала, доводили до суицида подростков, она вышла.

Вредные привычки

Курить Таня бросила. Не сразу, но бросила. Долго пришлось уговаривать, почти два года, да и уговорила не я в итоге, а ее новый парень, который не одобрил ее увлечения и поставил выбор – либо он, либо сигарета. Пьяной же пришла только один раз, и то об этом я узнала от Насти случайно только через год. Хотя, по ее собственным рассказам, пила с друзьями лет с 7.

В тот день я была на работе, а когда пришла вечером, она уже спала. Настя обещала ее не выдавать взамен на обещание больше не пить. Таня, к чести своей, пока, насколько я могу судить, обещание сдержала. Настя бы тоже сдержала, если бы однажды Таня не пропала. Мы искали ее, уже собирались обращаться в милицию, когда от Тани пришла смс: «Я у такой-то подруги, остаюсь ночевать». Подруга, к слову сказать, живет в другом городе.

Я начала звонить, Таня дала трубку маме подруги, которая мне ответила, что действительно, Таня к ним приехала, что все нормально, они ложатся спать, чтобы я не волновалась, она под присмотром, и завтра они ее проводят на автобус и отправят домой.

Меня это несколько утешило, но взволновало Настю. «Мама, я должна тебе что-то сказать. Это, кажется, та подруга, которая алкоголичка, ей 17 лет, она пьет, и Таню напоила в прошлый раз. Она не живет с мамой». Пришлось ехать на поиски Тани и привозить ее домой почти силой. Сильно поругались. Тане не сразу, но пришлось принять мои условия, что так больше не повторится, и она всегда будет ночевать дома. Таня была трезвая, когда я ее забирала, поэтому вопрос алкоголя не поднимался.

Мои ресурсы

Меня часто спрашивают, что мне помогло? Как я справилась? Почему у меня все получилось? Сейчас, глядя на 16-ти летнюю красавицу с хорошими манерами и правильной речью, никто никогда не заподозрит в ней той дикарки. Она ровно такая, как все подростки ее возвраста. Хотя вру. Мне кажется – она лучше. Глубже. Умнее. Умнее не в плане школы и тех оценок «по программе», а в бытовом, жизненном. Она знает себе цену, и спрашивает с других. Она моя помощница и любимица – никто лучше нее не убирается в доме. Даже я.

Мне помогло мое упрямство и знание, что я не могу, не имею права предать, кинуть.

Мне помогли некоторые мои друзья, которые находили время приехать ко мне и попить кофе со мной на балконе.

Мне очень помогли антидепрессанты. Я не стесняюсь об этом говорить. Когда тебе плохо, надо лечиться. Мне было плохо. И я лечилась.

Мне помогли несколько занятий тайским боксом в фитнес-клубе, который я посещала, и хорошая спортивная форма. Когда Таня изображала, как она дерется и бьет ногой, оказалось, что делаю это лучше и выше. И кулак я ее правильно научила держать. Это добавило мне много балов «уважухи».

Мне помогла Adventure-терапия (терапия приключением). Я давно догадывалась сама, даже не зная, что такое направление психотерапии действительно существует, что Тане нужно что-то подобное. Только позже я прочитала в книге и на специальном сайте, что для таких детей наилучшая терапия – это терапия приключением. Когда ребенок попадает в незнакомые для него обстоятельства, где его привычные паттерны поведения не действуют, и для выработки новых ему надо приспосабливаться к окружающим его взрослым, копировать их стратегии выживания. Ребенок учится доверять взрослым, улучшается самооценка, растет ощущение себя не как единицы против мира, а команды.

Приключенческая терапия имеет очевидный положительный эффект в лечении проблем развития у несовершеннолетних правонарушителей и трудных подростков, в том числе страдающих наркоманией. Для такой терапии используют, в основном, длительные походы, изнуряющие велопробеги, многодневный альпинизм и т.п. активности.

Один из самых ярких примеров подобной реабилитации сложных детей – опыт Геннадия Мохненко и его проекта «Россия без сирот». Самые сложные дети – дети-наркоманы, дети с алкогольной зависимостью, имеющие тяжелые психологические травмы и искаженную картину мира, дети, которых он доставал из люков, – успешно реабилитировались в его центре-семье, во многом благодаря «велопробегам» и силе воли этого человека бороться против обстоятельств, благодаря принятию, дисциплине и воспитанию в трудных условиях.

Признаться, я сама была не готова к настолько экстремальному времяпрепровождению, хотя уверена, что если бы смогла, то все у нас было бы еще лучше, чем сейчас. Но каждый момент нашей совместной жизни я пыталась наполнить поездками, где я за рулем, на несколько дней, в другой город, разными физическими активностями: горные лыжи, велопокатушки. И это работало. Даже автопоездки сближали нас неимоверно. И почему-то именно в машине она начинала говорить. О маме, о семье, о своей боли. Словно освобождаясь от прошлого. А я в эти моменты освобождалась от настоящего – от своей усталости, безысходности, от того, что между нами пустота и пропасть, и словно нет доверия, нет привязанности.

Мне помогла сестра, которая, хотя изначально была против моего решения, как-то легко нашла общий язык с Таней, и она ей не казалось такой уж «дикой», как казалось мне. Она часто забирала Таню к себе в гости, давая мне отдышаться, подарить время себе и своим хобби.

Мне помогли хобби. Важно оставаться собой. Важно, когда тебе сложно, не упасть, даже через силу, даже когда не хочется, дарить себе время на что-то, что интересно. Я записалась на курсы каллиграфии, много рисовала, ходила в театры, спорт клуб. Мне было важно сохранить себя, чтобы иметь силы помочь моим детям. Хобби и собственные удовольствия – это краски, которые есть в твоей жизни. Если у тебя нет красок, если твой глаз не горит, то и раскрасить унылую картинку приемного ребенка будет нечем.

Постскриптум

Через полтора года у меня появилась еще одна Таня. Да, так совпало. Тоже Таня. И тоже «самая быстрая приемная семья», только мой 15-ти минутный рекорд был переплюнут на этот раз. Документы на передачу ребенка мне под опеку я оформила до знакомства с ребенком. Так пришлось. И Таня-1 теперь уже вырабатывает правильные манеры у Тани-2.

Но это уже будет другая история. И тоже со счастливым концом. Никак по-другому.